21 марта 2016 - «В Германии мы живем как одна семья…»

Интервью игумена Даниила (Ирбитса) порталу «Вести.ру». Приводится в сокращении

С игуменом Даниилом (Ирбитсом) мы познакомились совсем недавно: в конце прошлого года он стал номинантом конкурса «Батюшка года». Оказалось, что за настоятеля небольшого монастыря, устроенного возле немецкой деревни Гетшендорф, в 90 километрах от Берлина, в Германии, проголосовало огромное количество людей, рассказавших о любимом священнике немало замечательных историй. Тогда-то мы и договорились встретиться и поговорить. Разговор коснулся его работы в правительстве, купании в проруби, жизни православных в Германии и — конечно – о беженцах.

— Отец Даниил, Вы уехали в Германию в молодости.

— Мне было 18 лет. В 21 год меня постригли в монашество, я принял сан дьякона. В 22 стал священником.

— Во-первых, такое не часто бывает, во-вторых, как мне кажется, не слишком поощряется, священноначалием: в столь юном возрасте человек склонен…

— К ошибкам? Согласен.

— Вы не пожалели о принятом решении?

— Ни разу. В этом году мне исполняется 40 лет. И за почти 20 лет служения в священном сане, я ни разу не пожалел о выбранном мной пути.

— А можно спросить, как вы решились на монашество? И дело не только в том, что решение вы принимали в юности, вы же уехали в Германию, в страну с огромными возможностями: хочешь учись, хочешь — работай. В церковь можно вообще не ходить. Или заходить на Пасху и Рождество, как это делают многие.

— Я в 15 лет принял иноческий постриг. Понимаю, что это очень рано…

— Давайте проясним, что такое иноческий постриг. Не думаю, что все знают нюансы.

— Как сказал архимандрит, который меня постригал, «ты всегда можешь уйти». То есть ты не даешь никаких обетов и ты, действительно, всегда можешь уйти. С 16 лет я исполнял послушание алтарника, пономарил — это был мой мир. Потом поступил в Киевскую духовную семинарию заочно, очно учиться возможности не было: я жил в Германии, мне надо было оформлять документы, чтобы нас не выселили. Я прислуживал в кафедральном соборе, чистил ковры, выполнял всю грязную работу и очень рад такому жизненному опыту. Потом была беседа у нас с мамой, у мамы с владыкой, после чего я получил благословение от мамы (отца к тому времени уже с нами не было) на монашеский постриг.

— А что она сказала, помните? Как она восприняла эту новость?

— Она всегда говорила, что это мой выбор. У меня с детства отношения с мамой как с самым близким другом: я могу с ней говорить на любую тему. Мама знает обо мне абсолютно все. Конечно, она хотела нянчить внуков, а с другой стороны сейчас она говорит: «Хорошо, что ты монах. Что ты не женился».

— Вы сказали, что, уехав в Германию, алтарничали, что у вас не было никакого образования. А на что вы жили?

— Мне церковь ничего не платила.

— Я догадываюсь. Потому и спрашиваю.

— Как немцы-переселенцы мы жили на пособие: у меня мама немка. А в храме я на добровольных началах помогал — это было мое призвание. Понимаете, приезжаешь в 18 лет, и ни друзей, ничего. Язык я чуть-чуть знал. И у меня началась депрессия: я хотел обратно уехать, у меня в Риге все друзья остались, родной кафедральный собор. Мне эта Германия не нужна была. Господь специально провел через тернии, через испытания, чтобы потом я мог приносить пользу Церкви и соотечественникам в Германии.

Сейчас я оглядываюсь на свою жизнь — почему все пошло именно так? Принимая иноческий постриг, я жил в артели в Восточном Берлине, служил в соборе — монастыря тогда у нас не было. А сейчас, когда появился монастырь, у меня новое послушание наместника, хотя я никогда об этом не мечтал, даже в мыслях не было. Было страшно, когда мне сказали: ты должен отвечать за монастырь. Это большая ответственность, учитывая, что я никогда не жил в монастыре. Мы начали, с нуля, были какие-то трудности, но это нормально, без них нельзя. Сейчас у нас 10 монахов.

— Конкурс «Батюшка года» показал, что вы очень популярный человек. Люди вас любят по настоящему. Им нравится, что они могут за вас проголосовать. Это очень приятное открытие, что стольким людям в Германии близок православный монах. Обычно монахи — закрытое общество. В чем секрет успеха?

— Честно говоря, не знаю. Не буду лукавить, для меня самого этот конкурс был удивлением. А когда мне рассказали, что про меня написали на конкурс, мне стало неловко. И я попросил у себя на странице: друзья, не надо выставлять одну за другой мои фотографии, и благостно писать, какой я хороший. От этого коробило.

А отношение, может быть, появилось из-за того, что любому, кто мне напишет, я стараюсь ответить. Я давно в социальных сетях, наверное с самого начала, как только «ВКонтакте» появился. Иногда получаешь много писем и не всегда успеваешь отвечать, но отвечать надо, надо общаться с людьми. У них бывают разные проблемы, появляются вопросы, и не все могут подойти к священнику, спросить. Стесняются или боятся. Тогда спрашивают меня. Мы общаемся, потом эти люди становятся тебе родными, хотя живут в Уссурийске, Запорожье, Киеве, Москве или еще где-то — по всему миру.

— Вы хотите сказать, что голосовала не ваша немецкая паства?

— Нет. Можно посмотреть по профилям. Из Германии только два человека. Это все российско-украинские друзья, а из моего прихода никто ничего не писал. Ну, слава Богу, что не писали. Пусть любят тихо, если любят. И ненавидят тоже тихо.

— Хорошо. Тогда о вашей невиртуальной пастве. Какие у вас с ними отношения?

— Мы живем, как одна семья. Так и должно быть. В моем понимании священник – не царь, а человек, к которому ты можешь прийти, можешь позвонить в любое время суток. И не люди должны служить нам, а мы людям. По таким принципам мы живем в Германии.

— Вы долгое время – до монастыря — служили в Берлине.

— Я и сейчас остаюсь в Берлине, как наместник монастыря и третий священник в кафедральном соборе.

— А живете вы где?

— На два дома. У меня же еще работа и в правительстве, а также я остаюсь ответственным по связям нашей епархии с представителями власти. То есть надо посещать политические, дипломатические приемы. Поэтому, когда есть работа или службы в Берлине, я ночую в служебной квартире, которую снимает епархия. А когда ничего нет, живу в монастыре. Я стараюсь большую часть времени проводить в обители, там нужно благоустраиваться.

— А мама?

— Мама живет при епархии и помогает владыке.

— Вы упомянули работу в правительстве…

— Это не прямая работа в правительстве. Можно сказать, это послушание. Я — член комитета по интеграции, и мы раз, либо два раза в месяц собираемся на заседания. Сейчас, ввиду того, что наплыв беженцев ставится все больше, работы комитету прибавилось.

— Прихожан, паствы больше в Берлине или в монастыре?

— В Берлине, конечно. Монастырь находится в Гетшендорфе — это деревня. Из центра Берлина девяносто километров. На машине час – час двадцать езды. Красивые места, заповедная зона. У нас озеро, причал с лодочками.

— А как вышло, что в современной Германии образовался русский монастырь?

— Это была идея Норберта Кухинке, который сыграл профессора Билла в «Осеннем марафоне». Помните: «Ты алкач? – Алкач». Видите, снова театр и церковь пересеклись. Норберт обратился и к владыке Феофану, и митрополиту Кириллу (нынешнему Патриарху) за благословением. Он нашел усадьбу и землю — четыре гектара — которые мы приобрели за символический один евро. Начали со строительства храма. Спасибо святейшему, что он нас поддерживает, и строительство продвигается. Понятно, что сейчас не совсем просто, но Москва тоже не сразу строилась.

Норберт он помогал нам, пока был жив. Он находил спонсоров, у него были обширные связи, все-таки он был корреспондентом журнала «Шпигель» в советское время и жил в СССР. Он хорошо говорил по-русски. Немец, католик, он жил православием: привозил православный хор в Германию из Троице-Сергиевой лавры.

— Вы сказали, что строите собор. Получается, что там храма пока нет? Где же вы служите?

— Мы служим в домовом храме. Он вмещает примерно 80 человек. На Крещение приехало 50 человек на автобусе, плюс еще 30 на машинах. Тесновато, но все поместились. Сделали прорубь, люди окунались. Я понимаю, что это спорная традиция, но многие специально едут, чтобы окунуться. У меня позиция такая: я никого не заставляю, только прошу, пожалуйста, окунайтесь те, кто испытан.

— Прихожане в Германии — это, в основном, российские немцы?

— Необязательно. У нас русскоязычная паства, но не только немцы. Тем более, что многие российские немцы — евангелисты. Тут часто семьи вразнобой. А паства у нас – немцы-переселенцы, грузины, их особенно много в Ганновере и Берлине. Есть немцы, рожденные в Германии. В Берлине для них создали отдельный немецкоязычный приход, где не только служат, но и проповедь говорят на немецком языке, что очень важно. Русскоязычные из Прибалтики, много москвичей. Разношерстная паства.

— Не только разношерстная, но и из разных социальных слоев. В Москве есть возможность выбрать приход «по интересам». Вам удается сосуществовать с разными людьми?

— Специально мы ничего не делаем. В Берлине несколько приходов: кафедральный собор, храм Константина и Елены в Тегеле на кладбище, в Карлсхорсте (это восточная часть Берлина) тоже есть маленькая община и в Шпандау. Деревянный храм в Марсане, где проживает большая часть немцев-переселенцев. И немецкоязычный приход. Есть еще Зарубежная Церковь с храмом в центре Западного Берлина. Выбор есть, люди ходят из храма в храм, ищут, где больше понравится, какой батюшка им симпатичнее.

— Это, в основном, бытовое православие? Кулич освятить на Пасху, на Крещение окунуться в прорубь, венчать, крестить.

— Для большей части бытовое. На Пасху народу столько, что ты не знаешь, где они были в остальное время. Но и в обычные воскресенья в собор 400 человек приходит. И большая часть причащается. Бытовой их веру никак не могу назвать. В соборе каждый день литургии служатся. Понятно, что в будни народу меньше, потому что люди работают. Но так везде. А в воскресенье и праздники собор забит. Многие, кто из России приезжают, удивляются, что в Берлине столько прихожан.

— А социальная деятельность ведется?

— У нас есть и молодежная организация.

— У протестантов и католиков отличные наработки сотрудничества с молодежью, с детьми и со стариками. Перенимаете опыт?

— Конечно, мы общаемся и с протестантами, и с католиками. Есть взаимные проекты, например, детские и юношеские лагеря, воскресная школа. А у зарубежников еще больше всего. У нас нет помещения при соборе, а у них, поскольку они располагаются в бывшем детском садике, очень хорошие помещения. Они проводят большую работу. В Берлине в этом плане очень хорошо. Молодежь сама себе назначила лидеров из наших алтарников. Нас это радует.

Нас три священника в соборе: отец Михаил Диваков, брат отца Владимира Дивакова, отец Георгий Антонюк. Ну, и я.

— И владыка — архиепископ Берлинский и Германский Феофан.

— Владыка – настоятель собора. Просто он зачастую объезжает приходы: у нас их 80 по всей стране. В Германии одна из самых больших епархий нашей Церкви в Западной Европе. 80 приходов и около 800 тысяч православных, кто относит себя к Русской Православной Церкви. Это и зарубежная и наша епархии вместе.

— Если представить себе такую ситуацию. Я приехала в Берлин как турист и решила остаться. Прихожу в собор и прошу: «Помогите!».

— Это нереально.

— И все же, люди пытаются через храм задержаться в Германии?

— Раньше пытались, спрашивали. Но мы стараемся объяснить, что это нереально. С шенгенской визой можно только быть туристом. Чтобы остаться в Германии нужно получить совсем другую визу.

— Я видела, вы написали письмо в немецкое правительство, где проявляете заботу о сирийских беженцах — православных…

— Ждем ответа.

— Вы разделяете беженцев на христиан и остальных? У них разный менталитет? Почему их нужно выделять?

— Ни в коем случае, мы никого не выделяем. В письме заключалась просьба селить христиан и мусульман отдельно, потому что христиане подвергаются гонениям от своих же — сирийцев, иракцев – мусульман. И это не единичный случай. Я узнал об этом от евангелического пастора: у него в храме ночуют сирийцы-христиане, потому что они боятся оставаться на ночь в лагере. Многие вообще хотят уехать обратно. Говорят, что здесь они оказались в большей опасности, чем на родине. Там христиане держатся вместе.

— Разве они настолько наивны, что не знали, что их ждет?

— Конечно, знали. Но людям говорили, что здесь они получат работу, хорошие деньги, квартиру, дом. И они с этим ехали. А их поселили в лагеря по 10 человек, по 30 человек в комнате. Хаос, грязь. А сколько болезней привезли в Германию! Туберкулез, гепатит, многое другое. Я сам видел, как в лагерях больных одевают в белую одежду и вешают бирочку, на которой написано, чем он болен. Это напомнило мне другие события, происходившие в Германии всего полвека назад.

— Все-таки тогда не было Интернета, и узнать, что происходило на самом деле, было гораздо сложнее. А сейчас надо быть совсем наивным человеком, чтобы довериться этим сказкам. Уже столько историй опубликовано о том, как живут беженцы.

— Я думаю, что там, откуда они бегут, не у каждого есть Интернет. Поэтому они и живут в своем мире со своими иллюзиями. А образованные сирийские студенты не бегут в Германию, приезжает абсолютно другой контингент.

— Приходится ли вам общаться с русской общиной? С теми, кто не ходит в церковь.

— Мы встречаемся на приемах – дипломатических либо тематических, посвященных каким-то праздникам.

— Какие там настроения в связи с зимними событиями?

— Настроения разные. Некоторые возвращаются в Россию. Ко мне подходили люди полгода или год назад: они уезжали обратно в Калининград, просили благословения. «Батюшка, как вы считаете, правильно будет, если мы поедем обратно в Россию?» Говорю: «Это ваш свободный выбор. Если хотите вернуться, значит, поезжайте в Россию». Сейчас они устроились там и лучше себя чувствуют в России, чем в Германии. Одна монахиня уехала в Москву, другая женщина еще куда-то в Россию и тоже монахиней стала. И еще пара семей вернулись. Каждому свое. Но, конечно, паника, что идет исламизация Европы, Германии — присутствует. Даже мне предлагали уезжать. Я говорю: «Ну, куда же я уеду? Я никогда не жил в России». Мне, честно говоря, было бы тяжело в России. Вроде и хорошо, если окажусь в каком-нибудь монастыре, но я там никогда не жил, у меня другой менталитет.

— Вы не жили в России, но бываете иногда. Чего, как вам кажется, не хватает вашему монастырю, если сравнивать с российскими обителями?

— Сравнивать не могу, потому что я, к сожалению или к стыду своему, не был в глубинке России в монастырях. Я видел монастыри и даже жил три месяца в юности Псково-Печерском. У нас — грех жаловаться — все более-менее хорошо. У нас есть свое хозяйство, чему я очень рад. У меня два прекрасных повара, которые готовят…

— На 10 человек?

— На весь русский Берлин. Знаете, как мы выживаем? В монастырь на службу приходит от двух до десяти человек. Понятно, что они не оставят столько денег, сколько надо было бы, чтобы оплатить свет, отопление, медицинскую страховку братьям. Нам деньги нужны не для шика …

— Но многие не задумываются.

— Многие не задумываются. Думают, что попам нужна роскошь. И монастырь предлагает кейтеринг. Банкеты, дни рождения – пожалуйста — наши повара готовят, что угодно от десерта до домашней колбасы. И «Наполеон» могут сделать. Мы обслуживали недавно «Неделю российского кино» (снова соприкасаются театр и церковь). Получили небольшую, но хорошую сумму и смогли оплатить наши ежемесячные расходы. Постоянно просить неудобно, мы должны сами работать, сами зарабатывать.

Кроме того, в собор в Берлине каждое воскресенье и в праздничные дни братья приезжают с горячими обедами. Предлагают свое варенье, домашние колбасы, настоящее молоко без консервантов из-под коровы, яйца: у фермера берем. Свой творог делаем, сметану. Народ все покупает. На вырученные деньги храм достроить мы не сможем, не те деньги, но содержать 10 человек, оплачивать медицинскую страховку, счета за воду, за отопление надо обязательно. И братья не скучают в лесу. Ora et labora — работа, молитвы и труд — как и было первоначально задумано. Слава Богу.

— А откуда взялись 10 монахов?

— Социальные сети. Но они не все монахи. У меня два иеромонаха, с которыми я познакомился «ВКонтакте» когда-то. Один послушник пешком пришел из Латвии. Ему 60 лет. Пешком! Вы видели фильм «Остров»? Типаж такой же. Он немножко юродивый, живет на хоздворе, целыми днями скотиной занимается. Цветочки, молитвы… Раз пошли юродивые, значит, монастырь стал жить полной жизнью. Остальные трудники-послушники, тоже все из социальных сетей. Многие пишут, просятся, но у меня нет мест, я бы взял с удовольствием. Первое время было трудно, а сейчас все постепенно налаживается. Слава Богу, братья адекватные, это тоже было очень важно для меня. Не факт, что все они станут монахами. Бывало, что люди приезжали, потом уезжали и женились. Один стал священником, дети уже родились. Получается, у нас как школа-армия. Приезжают, помогают, а потом делают выбор. Три человека остановили выбор на монастыре: два иеромонаха и один инок — решили полностью себя посвятить нашей обители. Остальные – трудники. Потом кто-то женится, кто-то в миру будет, кто-то – в Церкви. Это их личный выбор.

Беседовала Мария Свешникова,

Вести.ру, 21.03.2016